Сегодня мы решили поделиться своими воспоминаниями о войне, на которой не были...
Девочка и дядя в рогатой каске
Эту историю я узнала, когда была уже взрослой. Раньше крестная, она же родная моя тетя, об этом не рассказывала. Крестная же была "ребенком-агитбригадой", гастролирующим по немецким окопам.
Происходило это так. Каждое утро под окнами раздавался треск немецкого мотоцикла. Дядя Ганс, веселый, озорной, забегал в дом и брал в охапку пятилетнюю Иринку. Она садилась в коляску, и они ехали в расположение передовых немецких частей. Многих солдат она уже знала. Они встречали ее радостно, играли на губных гармошках, а она пела и танцевала.
Потом она буквально шла по рукам. Ее подбрасывали, кружили, обнимали, кормили шоколадом.
К тому времени уже убили на фронте ее отца, моего деда. Бабушка, правда, получила только извещение о том, что дед пропал без вести. После войны искала следы. Нашла по рассказам однополчан похожего солдата, погибшего при выходе из окружения. Но уверенности не было. И вот один из очевидцев его смерти рассказывал, как он все время доставал засушенную розу, нюхал ее, целовал, а по щекам у него текли слезы. Эту розу при проводах на фронт отцу подарила любимая дочка Иринка. По этой розе бабушка и удостоверилась, что этот погибший солдат и есть дед.
За "аренду" крестной немцы платили щедро: каждый вечер Ганс выгружал мешок с провизией. Ею кормилась вся улица.
Однажды они долго не возвращались. Потом подъехал мотоцикл - Ганс буквально выбросил испуганную Иринку, мешок с продуктами и тут же отъехал.
Крестная рассказывала, что смотрела на отдаляющийся мотоцикл с удивлением и обидой. Она же не знала, что наши были буквально под деревней. И немец очень рисковал, заезжая так далеко.
А еще она вспоминает, как мотоцикл вдруг остановился, и дядя в рогатой каске спрыгнул, присел на корточки. Она побежала к нему и обняла за шею. С удивлением обнаружила, что по щекам у него текли слезы. А щека была шершавая - точь-в-точь, как у отца, когда она обнимала его, прикрепляя розу к лацкану пиджака...
Светлана ЛОЙЧЕНКО.
Тюленину надо было доставать
Мои родители - дети, опаленные войной. Им было по 10-14 лет. Мама с сестрой жили в Вологде, и хотя дед, их отец, работал прокурором, страшно голодали. Мама рассказывала, что полегче стало только тогда, когда бабушке-учительнице удалось устроиться на какой-то неквалифицированный труд в общепит.
А папа жил в Архангельске, учился в шестой школе. Его мама работала в жилконторе, потом в Доме офицеров, то есть деньги у них были, но продукты, ту же тюленину, надо было доставать. Спасались тем, что папа ходил пешком из центра города в Соломбалу, где дальние родственники жили в частном доме с огородом. Он на этом огороде работал, а за это ему давали картошку и морковку...
Ольга ТРЕТЬЯКОВА.
Родное лицо из военного прошлого
Я помню, как этот орден "Отечественной войны" оттягивал мне руку. Такая приятная тяжесть. Большой, с трудом помещается в ладони, острые бронзовые лучи покалывают кожу... В карман положишь, и штаны едва не падают от тяжести. Вообще, у дяди моей мамы, Анатолия, орденов этих было много, а медалей и того больше. Только сейчас понимаю, насколько серь-езно он воевал.
Когда однажды я принес их все на девятое мая в школу, удивлению не было предела. Потом, когда (уже и не помню, зачем) вывешивали их на большую красную ленту, они, переполненные весом не металла, но заслуг, никак не хотели прицепляться к красному шелку.
Дядька Анатолий был огромным мрачным стариком, я до сих пор не понимаю, как он мне позволил забрать их в школу. Помню, залез куда-то за печь, достал пыльную коробку, поворчал, мол, потеряешь, крапивы во дворе много растет... и отдал. А потом, я помню, как эти блестящие кружки лежали на маленьких бархатных подушках перед машиной с гробом, когда его война закончилась навсегда...
Мой прадед, Федор, жил в соседнем доме. Я видел его всего лишь однажды, на кладбище, когда мама, долго плутая, нашла наконец старую-старую могилу, где на столбике висела желтая фотография сурового худощавого старика с большими усами. "Это твой прадед...", - просто сказала мама. И рассказала, как он потерял ногу на фронте, заслонив собой командира в атаке. Тогда, наверное, эта война стала и моей. И пусть его грудь не была покрыта полностью "серебром", как у дяди Анатолия, - я очень гордился им. Правда, повзрослев, так и не смог найти его могилы, когда вновь захотел увидеть родное лицо из военного прошлого.
Александр КОЖЕВНИКОВ.
"Немцы - техникой. А японцы, как мы, - натурой"
Дед долгие годы про войну рассказывал раз в год. На девятое мая, на митинге. Про массовый героизм и Великую Победу. Как радио. Как мы, внуки, ни допытывались о подробностях, он замыкался в себе, ссылался на контузию.
А потом что-то случилось. Наверное, понял, что если не он, то никто нам не расскажет, как в 44-ом собирали по госпиталям дивизию недолеченных бойцов - негодных для пехоты, но годных в артиллерию и танковые войска. Как они, уже повоевавшие с немцами, два месяца ехали на другой конец страны в телячьих вагонах, ещё не зная, зачем и куда едут. И про страшную ночную переправу через Амур под налётом японской авиации. И как пылали фанерные танки, за две ночи сколоченные для отвлекающего манёвра и пущенные самоходом: фанерные каркасы были надеты на еле живые трактора и грузовики. Как горел собственный танк и как он спасся - чудом. Как любил и баловал его экипаж, отчасти за то, что он был самый молодой. Отчасти - за то, что положенные сто грамм спирта и махорку отдавал старшим, а взамен с удовольствием принимал пряники.
Для девочки какой вопрос про войну главный? Страшно или не страшно? Дед отвечает, что с японцами - жутко. Немцы, говорит, техникой воевали, а японцы - как мы - натурой. Смертники то и дело кидались под гусеницы, обвязавшись гранатами. В плен не сдавались даже женщины, воевали отчаянно. И добрым словом помянёт опытного командира экипажа, строго-настрого запретившего с убитых немцев снимать часы и сапоги. Снайпера немецкие по своим павшим пристреливались... А наша молодёжь в хилых ботинках страсть как хотела сапоги и часы. Деревенские парни, ни разу ещё не надевшие костюма с галстуком. Для них было время орденов и медалей.
Дедушке, Гвоздеву Рафаилу Ивановичу, в этом году исполнилось 80. Сей факт биографии он комментирует так: "Ну что, до 80-ти дожил, это переломный этап. Дальше будет легче". И я со своими сиюминутными трудностями снова чувствую себя малолетней дурой.
Внучкой деда-героя.
Вера КОНОНОВА.
Запах дешевой махорки
Все, что я отчетливо помню о прадеде, - это запах дешевой махорки. И сейчас, когда рядом курят дешевый "Беломор", в памяти всплывает образ большого однорукого человека, который хриплым голосом поет колыбельную. Он умер, когда мне было три года. Поэтому все, что знаю, - это рассказы матери и бабушки, его внучки и дочки.
Руку он потерял в феврале 45-го, под венгерским озером Балатон. Домой вернулся только осенью: почти полгода провалялся в госпиталях. Как говорит мама, о войне он никогда ничего не рассказывал. Может быть потому, что домой вернулся единственный из своего призыва.
Судя по рассказам, дед мужиком был упрямым - как и положено настоящему сибиряку. На торжественные собрания ветеранов, которые сельсовет начал проводить с конца 60-х, не ходил принципиально. Только потому, что, придя в первый раз, увидел соседа. Развернулся и ушел. За ним, конечно, побежали, стали уговаривать вернуться. "Эта тварь всю войну в тылу отсиживался, а теперь в первых рядах вышагивает! Я с ним за один стол не сяду!" - рубанул дед.
Не разрешил устраивать и торжественную церемонию, когда его все-таки отыскали, чтобы вручить орден Славы - незадолго до смерти. Произошло это почти тридцать лет спустя после награждения. Сам съездил в райцентр, в военкомат. Молча забрал орден и ушел. Как вспоминает мама, еле уговорили потом сфотографироваться в фотоателье в парадном костюме, со всеми орденами.
Правда, в нашей семье о деде чаще вспоминают совсем другое. Как он укачивал меня маленького, например. Брал подушку, укладывал на культю, на подушке меня и укачивал. Так и ходил по дому, попыхивая самокруткой. Поэтому, наверное, и отложился в памяти этот запах дешевого табака.
Андрей МУРАШОВ.
Фашисты не ожидали такой наглости от моего деда
Мой дед, Иван Акимович Пономарев, был капитаном торгового флота. Но в Великую Отечественную войну все в одночасье перестали быть гражданскими. И деду выпало нелегкое испытание - возить из Англии груз по лизингу.
В 1942 году на пароходе "Сорока" он первый совершил переход из Мурманска в Великобританию в одиночном плавании, без сопровождения конвоя. Шли вдоль кромки льдов, в районе действия вражеских подводных лодок. Под прикрытием одной лишь полярной ночи. Фашисты даже не ожидали такой наглости.
В Великобритании борт принял стратегический груз, и "Сорока" под руководством деда отправилась во Владивосток через Панамский канал. За этот первый рейс он получил орден "Красной Звезды". Потом дед всю войну возил грузы из Америки во Владивосток.
Другой дед, Анатолий Петрович Симаков, ходил в северных конвоях машинистом. Оба вернулись с войны живыми, без единой царапины. В детском саду я был единственным ребенком, у которого война не унесла никого.
Петр СИМАКОВ.
А у нас лишь Мамаев курган да Вечный огонь
В детстве я всегда завидовала сверстникам, у которых были деды. Хотелось также брать его за руку, просить мороженое и видеть, как он счастлив тому, что я шагаю рядом. Но деда у меня не было. Как и у многих ровесников. Война отобрала, оставив только жухлую фотографию красивого молодого человека с моими глазами.
Мой дед, Всеволод Беляев, прошедший Финскую кампанию, ушел на фронт из вельской Шоноши 22-го июня, сразу после объявления войны. Его дочь, моя мама, родилась ровно через месяц. Дедушка ее так и не увидел. В письмах он постоянно подбадривал бабушку, просил беречь дочерей и не ругать старшую Саньку, потому что он на фронте, и некому за девчонку вступиться. В последнем своем "треугольничке" дедушка сообщил: "Идем на Сталинград". Там и сгинул, в ужасе Сталинградской битвы.
В официальном документе было написано: "пропал без вести". В те времена это был не приговор, и бабушка ждала. Но и после войны, когда стало ясно, что деда нет, она замуж не вышла. Голод, тяжелая работа, и только две дочери, как свет в окошке, да воспоминания. Потом радостью стали мы, четверо внуков, позже правнуки. Фильмы про войну бабушка смотреть не могла, плакала.
Когда мама и ее старшая сестра выросли, стали искать следы деда, писать запросы. Но все напрасно. Бабушка всегда сокрушалась, что нет у нас даже могилы, которой поклониться, у других хотя бы это есть. А у нас лишь Мамаев курган да Вечный огонь.
У бабушкиного брата есть могила. Под Ленинградом, который он защищал. А в это время в блокадном городе голодала и замерзала дедушкина сестра.
Елена ДОИЛЬНИЦЫНА.
.JPG)
