За неделю до открытия я встретилась с ним в выставочном зале. Но интервью не получилось - вопросов я не задавала. Виктор Федорович просто рассказывал. Позже к рассказу присоединилась его супруга Лариса Борисовна...
"ВЕСНА В АРКТИКЕ - КАК АТОМНЫЙ ВЗРЫВ"
- Художник Дмитрий Свешников писал тундру. Но у него ненцы живут во вполне- конкретном времени, в политическом контексте. А ваши дети - они в безвременье.
- Вот Лариса Борисовна, жена моя, это и заметила: "Они у тебя вне времени, это дети всегда". Я ведь не фотокорреспондент, не репортер... Да, я журналистом хотел быть и стал. И то еще думал: а надо ли мне, чтобы меня цензура кромсала? Чтобы вместо "черствые пряники" оставляла просто "пряники" - а "черствые" вычеркивала? Я снимал, просто наблюдая, не для газеты...
Фотографии черно-белые. И в этом тоже идея. Потому что жизнь в тундре черно-белая. Она суровая. Вот эти красоты, о которых много говорят и поют, - они бывают в какой-то миг. Весна, когда тундра вспыхнула, как невеста - и погасла! Вообще, весна в Арктике - как атомный взрыв. Абсолютная радиация! А потом тяжелое лето, с дождями- и оводами, бесконечная осень, полярная ночь... В -общем-то, мы, фотографы или художники, приезжаем туда в надежде поймать этот миг. Поймали, увезли. И рисуем для людей роскошную прекрасную тундру. На самом деле жизнь там - суровая. И вот фотографическая "черно-белость" отражает эту суровость.
И все-таки у ненцев есть -потребность в красоте. И в теплоте. А в чем теплота и красота? Она в любимом цвете, в красном! Есть у художника Борисова такой этюд: сидит ненец на льду, и на нем красная маличная рубашка. И подпись: "Красный цвет - любимый цвет -самоедов". Но Борисов здесь не главный свидетель. Язык - вот главный свидетель. Когда советская власть пришла, она очень много доброго сделала для ненцев: вылечила от глазных болезней, от туберкулеза, дала образование и так далее. И эта любовь к "нарьяна", к красному цвету, она во что вылилась? "Нарьян-мар" - красный город, "Нарьяна вындер" - красная газета, "Красный тундровик", "нарьяна ты" - колхоз... Они умеют прекрасно дополнять отсутствие алого бодрого цвета жизни. Используют красную замшу - украшают себя, свои вещи и оленей, пьют красную оленью кровь. Маленькие дети мне говорили: "Кинородь (то есть русский киномеханик), мясо-то сырое ешь, и не будешь на здоровье свое жаловаться!"
"ДЕТИ БЫЛИ МОИМИ УЧИТЕЛЯМИ"
Лариса Борисовна Толкачева:
- В тундре же и отношения черно-белые. Либо есть любовь, либо нет любви. Нет того, что мы называем дипломатичностью. Ненцы не будут вести себя так: не нравится мне человек, но буду ему улыбаться, потому что нужно соблюсти какие-то приличия. Нет полутонов, все в полную силу!
Вот такой пример. Я была в гостях в тундре, в чуме, и нужно было выпить. Я говорю: "Я водку не пью". Ну, нет - значит, нет, никто не возражает. Через два года я снова попала в гости к этим же хозяевам. Они говорят: "Борисовна, мы знаем, водку ты не пьешь. Мы уже два года коньяк для тебя возим". Вы понимаете? Одно дело дома бутылочку держать, а другое дело, когда они кочуют и вообще не уверены, приеду я или нет. Но они знают, что водку я не пью, и возят -повсюду коньяк. То есть, если они тебя полюбили, они все для тебя сделают...
Виктор Толкачев:
- Ненцы, и дети тоже, были моими у-чи-те-ля-ми! Они меня учили языку. Вот Санька- (показывает на снимок), друг мой любимый. Я рисовал рыбу, рисовал чум, оленя и так далее. И спрашивал, что это такое. Он называл, я -записывал. И не только в языке они были моими учителями. Они меня учили разговаривать с ними достойно. Я привез и подарил Саньке рубашонку. Его учат: скажи "спасибо". А у них не очень принято спасибо, но он сказал. "Пожа-алуйста", - говорю так, немножко ерничая. И он мне отвечает строго: "Плохо сказал!" Я попросил у него прощения...
Тундра - это место, где не перед кем хвастаться. По моему определению, тундра - это место, где умирает тщеславие. Там не нужны твои звания, ты там стоишь столько, сколько стоишь в деле. То есть, на что ты способен, когда нужно костер развести, найти место, чтобы поставить чум. Или, как мне, кино показать... Они меня и этому учили.
"МАТЕРИНСТВО ВЕЗДЕ ОДИНАКОВО"
- Удивительный у вас центральный снимок - малыш, который сосет материнскую- грудь...
- А вам нравится, что он -центральный?
- Да.
- Он называется "Мадонна кочевий". У меня спрашивали, как я мог снимать такое, очень личное. А я там был свой. Я был там и киномехаником, и врачом, и учителем, и милиционером даже иногда!
Снимок этот сделан во время кочевья. Ненцы, когда кочуют, ничего не едят. Как шахтеры: спускаются в шахту, берут термосок и больше ничего. Так и они - начали кочевать, чаю попили и все. А детей кормить все-таки надо. Оленям дают отдых - и в это время детей кормят. Олени отдохнули - дети покушали. И опять пошли.
Мама этой малютки даже расписываться не умела. А ведь нужно расписываться, когда зарплату получаешь, продукты... "Мария, - говорю, - давай я тебя научу". "Локме, - -отвечает, - не хочу". "Почему?" "Времени нет". "Мария, тебе вода нужна?". Я, молча, беру ведра, иду на озеро, набираю воды, приношу. Вот, говорю, десять минут я тебе сэкономил - садись, будем писать!
Вот еще снимок: олененка мама бросила. Оленевод не мог поймать ее один и привез малыша в стадо. Чаю попил, с товарищами поговорил. А в это время олененка -окружили дети. Хлебушек ему суют - а он даже молока-то не пробовал, какой ему хлеб... И я в это время их снимаю. А потом поехал вместе с -оленеводом в стадо, ловили эту маму непутевую. Стадо переполошили все, но поймали её, привязали, и вот оленеводы, раздевшись - жарко! - несут к ней олененка. Подносят его к маме: на, бери, бери, дурачок, бери - и он начинает сосать. Тогда мне говорят: Виктор Федорович, а ты оленьего молока не пробовал? Мы ведь в войну им спасались. Нет, -говорю. И я тоже, как олененок, попробовал оленьего молока. Оно как сгущенка, только не сладкое.
А материнство везде одинаково - хоть на иконе Богородицы-, хоть в тундре...
Записала Светлана ГАВРИЛОВА.
.JPG)
