Только вот многие архангелогородцы не любят эти места. Есть в них что-то мистически-мрачное. Здесь чувствуешь плач, особенно когда знаешь, как сдирали дома, храмы и часовни с родных мест, как кричали вслед раскатанной по бревнышку святыне старики, как после умирали от горя.
Потом в привычном советском аврале "экспонаты" собрали кое-как и принялись возить к ним людей, рассказывая об уникальности северного деревянного зодчества и уклада. Тридцать лет руководство области, города и самого музея с удовольствием принимало на свой счет дифирамбы. А состоянием памятников архитектуры особо не интересовалось. Каждый, видимо, надеялся, что на его век бревенчатого чуда хватит.
МУЗЕЙ ГНИЕТ, ПОЛУЧАЯ ЕЖЕГОДНОЕ СОДЕРЖАНИЕ В 47 МИЛЛИОНОВ РУБЛЕЙ
Только, когда в музее сменилось руководство, встал вопрос о том, что у нас на руках теперь, по сути, руины. В декабре ушла на пенсию первый и бессменный директор Лидия Бострем. Управлять огромным хозяйством, разбросанным по сильно пересеченной местности, в 75 лет невозможно. Поэтому, кто и чем занимался на бесконтрольной территории, директору было неведомо.
Ей докладывали, что научные работники пишут книги, экскурсоводы водят экскурсии, по праздникам устраиваются какие-то представления. Тихая жизнь идет своим чередом. Все вроде бы ладно. Весь объем неладного оценил только Михаил Лопаткин, назначенный осенью новым директором музея деревянного зодчества. Он практик, он уже поднимал Кижи и Соловки. Ему ничего объяснять не надо, понимает, что случилось и кто виноват.
Надо иметь крепкую психику, чтобы не прийти в ужас от близкого рассмотрения памятников. Все 120 требуют хирургического вмешательст-ва хороших реставраторов. Кровли, коньки в состоянии трухи. Они самопроизвольно разваливаются на глазах. Пара бревенчатых чудес таким образом вообще крыши лишилась и стояла "непокрытая", заполняясь снегом. Сейчас над ней уже трудятся реставраторы.
Многие дома еле стоят. Они сломались пополам и покосились. Потому что изначально неправильно установлены фундаменты. Стоки сгнили, потому что их не чистили от опавшей листвы. Теперь вода льется прямо на срубы, которые тоже гниют. Снег у строений не убирается, в результате приходят в негодность нижние венцы. Подпортившиеся бревна повсеместно заменены неокоренной древесиной. Окна заколочены досками, ступеньки осыпались, перила упали, дерево покрыто каким-то грибком и изъедено еще чем-то. 30 лет на стенах висят дощечки, к которым крепились леса при сборке.
Зрелище напоминает вид заброшенных деревень. Такое ощущение, что все это рухнет, если не сегодня, то завтра уж точно. Нежитью веет, сказали бы предки и тут же ушли. Естественно, мало того, что в этих домах никто не живет, в храмах не служат и в банях не моются, так обо всем этом никто и не заботится. Всего два плотника на всю деревянную прорву. С одним-то домом у хозяина забот невпроворот, а тут 120. С дворниками вообще проблема. Только когда директора увидели, посыпали огромную обледенелую лестницу песком.
С электричеством проблемы. Напряжение очень низкое. Электрики что-то напортачили в свое время. Так и живут. Воды нет, канализации тоже. Не дай Бог, пожар - сгорит все. Пожарные просто не доберутся до огня. Дорог-то тоже нет. Здесь все не для людей. Как выстоял музей 30 лет, непонятно.
Увидев всю ветхость и заброшенность, хочется взять кого-то за грудки и ласково спросить, чем заняты все эти 30 лет 170 сотрудников музея и куда пристроены немалые федеральные деньги, ежегодно выделяемые музею? В последние годы это 47 миллионов рублей. В том числе, 15 - на реставрацию, 5 - на текущее содержание, 10 - на пожарных и различные охраны, 3.8 - на оборудование и материалы. Новый директор вопросы задавал. Сотрудники краснеют и показывают документы о выполненных работах.
"СУДОВЕРФЬ ПОСТАВИМ, ЛОДКИ ШИТЬ НАЧНЕМ"
Лопаткин говорит, что оплакивать потерянное и искать виновных некогда. Пока суд да дело, похороним оставшееся. Надо, исходя из средств, поднимать руины. В ближайших планах - серьезная реставрация нескольких строений и доступная консервация остальных. Кроме того включение во всевозможные программы и получение грантов, по которым музей не работал вообще. Это принесет дополнительные деньги на возрождение и развитие.
Стратегия же Лопаткина, как всегда, не имеет границ. Он, вопреки окружающему скепсису, уверенно заявляет: "Вы полюбите Карелы!" Они станут лучшим местом отдыха горожан. Тут будет все: интереснейшие старинные интерьеры, экспозиции, выставки художников, мастер-классы по народным промыслам, сувениры, традиционные кухни Русского Севера, лыжи, снегоходы, безопасные горки, карусели, технические шоу и зрелища мирового уровня. А главное - здесь будут любить людей.
Первое, что сделал новый директор, расчистил автостоянку. Чтобы не выстраивалась в праздники вдоль дороги многокилометровая вереница машин. Договорился с владельцами туристического комплекса "Малые Карелы" о подключении к их канализации. Появилась возможность оборудования теплых туалетов. Когда потянут водопроводную ветку на Уйму, отведет трубу к музею. И проблем у общепита не будет.
Музейный чайный домик, приносящий убытков в три раза больше, чем доходов, отдал в аренду частному предпринимателю. Теперь, вместо непонятного чая с печеньем, посетитель сможет пообедать. Пока, правда, из одноразовой посуды. Получил благословение епископа Архангельского и Холмогорского Тихона на организацию праздничных служб в музейных храмах. А скоро на территории Малых Карел появится постоянно действующая церковь. Ее после всех согласований перевезет из заброшенного села Верхне-тоемского района одна из общественных организаций.
После восстановления домов, бань и амбаров, Лопаткин хочет вдохнуть в них жизнь. Где-то можно утроить уютный быт для ученых и студентов, которые будут проводить в этих местах исследования и устраивать лагеря для школьников по интересам (ботанические, филологические, экологические и так далее). Где-то откроется выставочный зал или мастерская художника. Тогда здания не будут рушиться оттого, что никто их не топит, что никто там не дышит. И гости не будут бродить, заглядывая в пустые глазницы окон.
А, например, в каргопольском секторе, отдать дом и хозяйственные постройки семье из Каргополья. Пусть живут, да еще зарплату получают за то, что ведут старинное хозяйство, посетителям его в действии демонстрируют, да пирогами их потчуют.
Еще есть одна идея у Михаила Васильевича - позиционировать Карелы как очаг поморской культуры.
- В основе любого дела должна же быть идея, - говорит он. - А тут ее пока нет. Свезли дома со всей области, а как их использовать, никто тогда не сказал. Вот и водили вокруг них хороводы неясные. А поморы - это хороший бренд. Надо его использовать. Обязательно свяжем с этим мезенский и онежский секторы. Судоверфь поставим, потом лодки шить начнем. Лодочная станция появится и рыбный ресторанчик. И всякий желающий сможет заняться традиционным ловом. Обучим всем премудростям. Кроме того из онежского сектора в мезенский запросто можно будет дойти на лодке. И, главное, затрат больших это не потребует.
Упираясь в недоверчивый взгляд, Лопаткин улыбается:
- Да это не я придумал. Это менеджмент и маркетинг музейного дела. Это уже во всех учебниках. Так во всем мире. Бизнес, он в этой сфере нужен, без него никак. Культура дорогого стоит. А мы все на миллионах с протянутой рукой.
Надо сказать, с идеями и нововведениями Лопаткина далеко не все в коллективе согласны. Это мягко говоря. Людям без него было тепло и уютно, зарплата шла, работу особо никто не требовал. А этот заладил: планы, сметы, отчеты. Есть два выхода: либо приступить, наконец, к трудовой деятельности, либо уйти. Тем более, что новый директор собирается оптимизировать как сам процесс, так и штатное расписание. Плотников, к примеру, за счет кого-то обязательно станет больше.
Елена ДОИЛЬНИЦЫНА
.JPG)
