"Чтобы не быть в журналистике, я плачу большую цену"

Но все же с Павлом мы говорили о его первой профессии - журналист. Ведь он начинал в "Комсомольской правде", потом работал во многих известных и уважаемых центральных изданиях.

- Павел, "Комсомолка" - успешное и надежное издание. Вы не опасались столь резко менять жизнь, покинув в свое время редакцию?

- Я думал так: что хотел там сделать, я сделал. И потом, мне не очень нравилась эта организация, мне нравились отдельные люди. Однажды кто-то сказал, что организуется в Москве газета. Название очень смешное, я расхохотался - "Независимая газета". "Не хочешь пойти?" И моя жизнь изменилась совершенно. Я вспоминаю сейчас первые месяцы: вот я сижу на "летучке", а в редакцию звонит Аверинцев, академик Лихачев, братья Стругацкие. Напротив меня сидит Лакшин или Битов...

Первые два года "Независимая" была как ежедневная сенсация, об этом феномене даже писали диссертации. Это было фантастическое время. Потом так получилось, что часть нашего коллектива ушла и создала газету "Сегодня". Я был с этой частью.

- Не сомневаюсь, что там тоже была фантастика - создание нового издания изначально ведь предполагает подъем, кураж. А вообще, Павел, вы любите нашу профессию?

- Не люблю, хотя я в ней уже 20 лет и "подсел" на нее основательно.

- А за что?

- За поверхностность. Потому что журналист - это человек, который знает все и ничего. Вот за это и не люблю. И в себе это не люблю. Поэтому я рад, что попал в толстый литературный журнал "Новый мир".

- Значит, вы можете себе это позволить...

- Потому что я уже побегал. Знаете, работать в ежедневном издании - это конец света. Я очень хорошо помню тогда всех нас в "Независимой". Многие с разрушенными судьбами, семьями. Да еще приходилось себя чем-то подпитывать. А чем - алкоголем, никотином... Бессонные ночи. И при этом невероятное самомнение и желание самоутвердиться, обогнать другого. Хотя и свой, как сейчас говорят, драйв в этом был.

- Но ведь вы сейчас работаете на четырех работах. Наверное, это тоже нелегко...

- Чтобы не быть в ежедневной журналистике, я плачу достаточно дорогую цену.

- Вы ведете телепередачу, которая получила престижную премию ТЭФИ в номинации "Журналистское расследование". Это что, если не журналистика?

- Дело в том, что я там работаю актером. Многие думают, что я делаю эту передачу. Нет, если бы я ее делал, у меня был бы инфаркт. Ее делает мой друг. Он пишет для меня тексты, которые, правда, разрешает редактировать. Иногда я предлагаю героев и темы для будущих передач, принимаю участие в обсуждении сюжетов, но упаси Бог, я не пишу сценариев. Это трудная, выматывающая работа. Не случайно ЮНЕСКО поставил журналистику по продолжительности жизни на второе место.

- Вы можете назвать настоящих журналистов, действующих в наше время?

- Я могу назвать два-три имени, но для этих людей журналистика не основная профессия. А журналистов в чистом виде хороших я знаю очень мало, их почти нет.

- Но ведь были и, наверное, остаются люди, которые и в рамках нашей профессии воспринимались как личности совестливые, честные, глубокие.

- Они сейчас стали легендами. Это те, кто понимал, что, находясь в этой профессии, ты можешь сделать что-то толковое для людей. Но их очень мало. Искушение журналистикой выдерживают не все.

- Вот вы говорите о "Независимой газете", где люди сжигали себя. Если сжигали, то куда же ушла эта энергия? Она куда-то должна уйти? И что-то прийти взамен. Что?

- Опустошение. Я думаю, ни к чему эта энергия не привела по большому счету. Видите, когда я пришел в церковь и начал на многое смотреть с точки зрения верующего человека, для меня весь мир перевернулся даже не на 360, а три раза умножить на 360 градусов. Я остался светским человеком, я полон слабостей, я говорю на светском языке, но смотрю на все уже с другой точки зрения. Когда я теперь думаю о своем журналистском прошлом, не обсуждая и не осуждая других, то понимаю: это была игра в одни ворота. Это было самоутверждение и ничего больше, к сожалению. Говоря исторически, для меня перестройка оказалась таким же благом, как и испытанием.

- Но кто-то же это испытание выдержал.

- Конечно. Но выдержать испытание переменами трудно. Для этого нужно было иметь и поддерживать в себе духовный и душевный заряд. Вот у Лидии Корнеевны Чуковской он был. Она была искренне рада перестройке, удивлена ей, также как все, заражена всей этой гласностью, - но в ней самой ничего особенно и не изменилось. Она осталась такой же, какой была до перестройки. Она была постоянно одна и та же - чистый, честный, гордый и одинокий человек. А таких людей по определению очень мало. Поэтому, о какой энергии можно говорить?

- Сильные проиграли. Выходит, что выиграли слабые, которые уловили направление исходящих потоков, вписались в них. Поэтому у них сегодня все хорошо.

- Сказать про них, что это слабые люди, это значит, ничего не сказать. Это скорее наглые люди, интеллектуалы, называющие себя "совестью нации". Вот по остаточной цене они прикупили в свое время отличные квартиры, и сейчас, когда можно их перепродать, перепродали за гигантские деньги. И так далее. Бог с ними. Но ведь как раз они рассказывают нам о том, как плохо живется русскому народу! Что это, если не лицемерие и цинизм, ханжество и фарисейство? Поймите, я их не осуждаю, скорее, печалюсь о них, потому что они платят за это пьянст-вом, распутством, депрессиями.

Нет, ничего существенного не произошло. Энергия на самом деле не создалась. Мы думали, что перестройка разрушит наше мифологическое сознание, но она его только упрочила. Мы как жили внутри мифов и сказок, так и продолжаем жить, я это чувствую каждый день и по себе тоже.

- Когда вы пишете сегодня, к кому обращаетесь? Кто эти люди?

- Я обращаюсь к невидимым братьям. Вот это слово из лексикона Лидии Корнеевны Чуковской мне очень нравится. Иногда я думаю, что это братья по вере, люди, которые помогают мне не ломать себя. Я обращаюсь к ним и все время воспитываю себя своим письмом, очищаю себя от злости. Я ведь очень зажигательный человек, могу нагрубить, например. В то же время я пишу и для себя. Это такая самотерапия.

- Но вам удается заниматься тем, чем вы хотите. Например, творчеством Лидии Корнеевны Чуковской, ради которой вы и приехали в Архангельск. Как она сама относилась к нашей профессии?

- Когда в 1993 году в журнале "Нева" начал печататься второй том ее "Записок об Анне Ахматовой", я попросил Лидию Корнеевну надписать мне эту публикацию. Вот фрагмент этой драгоценной для меня надписи: "...с пожеланиями успехов на трудных путях и перепутьях российской словесности. С предупреждением, что все пути и перепутья невыносимы, безрадостны, не дают ни покоя, ни счастья, ни при каких обстоятельст-вах - даже в случае удачи - и все ж... раз ступили - уже никуда не денетесь. Продолжайте!"

Она понимала, что это фатально, это как наркотик. Журналистика, конечно, не сравнима с занятиями словесностью, но она тоже затягивает, очень затягивает. Господи, какое это чудо - сдавать свой репортаж, спорить до хрипоты с начальством, ждать, когда появится сверстанная полоса, держать ее в руках... Но это, в общем, погибель. Надо иметь очень сильный закал, чтобы постоян-но идти этим путем. Зато знаете, Лидия Корнеевна любила высказывание Герцена: "Слово - это поступок".

И - каторжный труд. Быть по-настоящему словесником, это как быть шахтером.

Беседовала Светлана ЛОЙЧЕНКО